Андреевское братство [= Право на смерть] - Василий Звягинцев

Я со своей недопитой рюмкой, вполне естественно, подсел за столик к женщине.

Она еще несколько секунд молча и будто бы с недоумением смотрела на темно-золотистое, как хороший чай, вино. Все произошло как-то слишком стремительно, и дама пыталась понять, что же здесь случилось, но получалось у нее плохо. Я догадывался, что ей хотелось бы встать и уйти от того непонятного, что принес с собой странный человек в безвкусном костюме.

Но расчет был правильный — любопытство оказалось сильнее. И голод тоже.

— Извините, — сказала она, быстро отделила вилкой (держа ее в левой руке) и съела несколько кусочков пузырящейся и шкварчащей яичницы с колечками деревенской колбасы. Действительно наголодалась в дороге. Сделала не по-женски длинный глоток вина. Промокнула губы салфеткой.

— Ведь это я уронила стакан. Почему же вы просили у меня прощения и сами заплатили?

Да, акцент у нее скорее всего прибалтийский, но это может быть просто оттого, что долго там живет, часто говорит на местном или нарочито ломаном, чтобы лучше быть понятой аборигенами, русском языке. Со мной тоже такое бывало.

Я допил чересчур, на мой вкус, резкую водку, отодвинул пустую рюмку. Снова посмотрел в большие, зеленовато-карие глаза, смущенно улыбнулся.

— Видите ли… — начал я. Сначала мне нужно было заморочить ей голову совершенно неправдоподобной и не очень логически связной болтовней, изображая интеллигентного, не слишком трезвого ловеласа, дождаться, когда агентесса начнет в конце концов нервничать в ожидании «настоящего связного», понять, как она станет действовать, увидев, что он не появляется.

Так прошел почти час. Но дама оставалась спокойной. Слушала, кивала, улыбалась время от времени, приподнимая тонкую бровь, пару раз пропустила мимо ушей предложение назвать свое имя и лишь на третий нехотя сказала, что зовут ее Людмила.

Все заказанное нами было съедено и выпито, оставаться в кафе больше не имело видимого смысла.

И тут, словно бы мне в помощь, по лестнице скатилась вниз разнузданно-шумная компания здешней «золотой молодежи». Трое штатских, по виду — студентов или юных нэпманов, два красных командира с незначительной геометрией на петлицах и две порядочно пьяные девушки, но явно не проститутки, слишком хорошо одеты и говорят на правильном литературном языке.

Где-то уже прилично гульнули и забрели добавить в случайно попавшееся на глаза заведение.

На нас они внимания не обратили, потребовали вина и фруктов и тут же, перебивая друг друга, затеяли или продолжили ранее начатый спор.

Я прислушался. Юноша с узким, даже при керосиновом освещении бледным лицом доказывал, что в Москве начинается народное восстание, которое сметет гнусный советский режим и позволит наконец воссоединиться с настоящей демократической Россией, а командир с тремя рубиновыми квадратиками возражал, что восстание, если и состоится, то будет как раз истинно социалистическим, против оппортунистов, евреев и разложившихся комбюрократов, за ленинский военный коммунизм.

Все тот же расклад мнений, что и в целом по Москве.

— Дураки вы все, — неожиданно звонким голосом заявила девушка с сильно накрашенными глазами. — Мой папа сказал, что первым делом нужно перевешать хамов, и красных, и белых, а потом пригласить на царство принца из Ганноверской династии. Без варягов, в данном случае англичан и немцев, России —…..! — И она отчетливо произнесла известное слово, означающее окончательный конец.

Все захохотали и громко сдвинули стаканы. Изумительная сценка. Такая полярность политических взглядов и такая в то же время эмоциональная близость.

Второй командир, чином помладше, с одним квадратиком, обнял девушку и чмокнул ее в щечку.

— Ох ты же и …., Ленка! За что и люблю. На кой …. они нам все сдались, действительно? Уехать бы отсюда в Царьград, что ли? Поедем? А с этим пора кончать, я им больше служить не намерен… — Одной рукой он полез девушке под юбку, а второй начал отдирать с малиновых петлиц свои знаки различия. — Все равно завтра…

— Заткнись! — тихо сказала вторая девушка, и непонятно было, к его непристойностям это относилось или к чему-то другому.

Моя спутница явно забеспокоилась. Испугалась, что это провокация или, наоборот, что на крамольные речи сейчас ворвутся красные опричники и станут хватать всех подряд.

Она спросила, который час, и тут же сказала, что ей пора. Мол, у нее была здесь назначена встреча с сестрой или ее мужем, но никто так и не пришел…

— Тогда позвольте вас проводить. На улицах, если вы заметили, неспокойно. А уж ночью… Обычно просто раздевают, да и то лишь до белья, но теперь может быть и хуже…

Она посмотрела на меня испуганно.

— Простите, молодые люди, — обратился я к соседям, — вы не слышали, комендантский час еще не ввели? Мы, знаете ли, приезжие…

Ротный командир посмотрел на меня неожиданно трезвыми глазами.

— Да кому же его вводить? Троцкий в штаны наложил, в Кремле заперся, а остальные… — он махнул рукой и презрительно хмыкнул. — Тем не менее по улицам бродить не советую. Присоединяйтесь к нам, до утра перекантуемся. Если денег нет — не вопрос, угощаем…

— Благодарю за приглашение, но…

— А если «но», так и вали со своей бабой, — грубо предложил до сей поры молчавший юноша в пенсне. Можно было бы дать ему по шее, но драка в кабаке сейчас не входила в мои планы, и я лишь молча поклонился.

…Я уже стоял, держа в руках ее пальто, а она вдруг замялась, засмущалась, попросила извинения, поставила саквояж и скрылась за дверью в глубокой нише слева от буфетной стойки. Я поразился, насколько мало за разделяющие нас годы изменилась женская психология. Обычно точно так же вели себя девушки во времена моей молодости, когда в общественном месте у них случалась внезапная неполадка в интимных деталях туалета или возникала непреодолимая потребность посетить означенное заведение.

…На крутой лестнице, пропустив Людмилу вперед и приотстав на несколько ступенек, я успел рассмотреть ее ноги в удобном ракурсе. На это, как считают психологи, и должен мужчина прежде всего обращать внимание в заинтересовавшей его женщине. То, что открылось моим глазам, было, как говорится, «на любителя».

И икры полноваты, и тем более бедра. Или она толканием ядра долго занималась? Но длина, форма, плавность линий выдержаны вполне. Толстой ее никак не назовешь. В каком-то старом романе я вычитал выражение: «аппетитная женщина». Возможно, в виду имелся именно такой типаж.

Интересно, почувствовала она все-таки во мне «контактера», а если нет, то почему согласилась, чтобы я ее проводил? Вышло контрольное время? И только? А куда ей, в общем-то, деваться?

На улице дождь стал еще сильнее, да вдобавок поднялся ветер.

— У меня здесь автомобиль, — сказал я. — Вас подвезти?

— Если вы будете так любезны. Да ведь мне, честно говоря, и идти особенно некуда. Сестра, к которой я уже второй год обещала приехать, да все визы получить не могла, меня на вокзале не встретила, сообщила телеграммой, что будет ждать здесь, — это единственное место, где мы с ней несколько раз бывали, и вот… Неужели с ней что-нибудь случилось? Боюсь подумать… Тут действительно назревают серьезные беспорядки? Еще в поезде проводник говорил, что в Москве положение как в семнадцатом году перед октябрьским переворотом…

— Не берусь судить, я в городе тоже недавно. Слышали, что наши соседи говорили? У большевиков назревает очередная крупная разборка. А что же к сестрице по домашнему адресу не поехали?

Людмила грустно улыбнулась, пожала плечами.

— Я ей писала «до востребования». Лиза говорила, что часто приходится менять квартиры да еще письма из-за границы соседи воруют, думают, в них валюту можно найти.

— И где работает, не знаете?

— Не знаю, — развела она руками. — Может быть, соблаговолите порекомендовать не слишком дорогую и приличную гостиницу? Остановлюсь там и буду каждый день ходить на Главпочтамт, оставлю там записку…

— С удовольствием. Может быть, не гостиницу даже, а меблированные комнаты? Знаю такие. Без суеты и случайных людей. Их содержит бывшая актриса императорских театров. Принимает постояльцев только по рекомендации…

Мы уже ехали, разбрызгивая лужи, по Страстному бульвару в сторону сада Эрмитаж, где на углу Каретного и Лихова переулков находилась одна из указанных на всякий подобный случай Александром Ивановичем Шульгиным явочных квартир.

— Только скажите ради бога, не затрудняю ли я вас, — спохватилась Людмила.

— А если даже и да, — усмехнулся я, — у вас есть другой выход?

Женщина смущенно развела руками.

— Расчет будет такой — вы поселяетесь, если меблирашки вас устроят, и мы тут же идем ужинать по-настоящему в ресторан напротив. Что там ваша яичница после длинного и трудного дня?